1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | 11 | 12 | 13 | 14 | 15 | 16 | 17 | 18

И вот свершилось. Сегодня никакого контроля со стороны государства по сути дела нет. Более того, нет государственного телевидения как такового: то, что называется Государственной телерадиокомпанией, на самом деле существует за счет рекламы – государство выделяет в лучшем случае лишь треть необходимых средств. Номинально государство является владельцем контрольного пакета акций Общественного российского телевидения, но, поскольку оно не вкладывает в ОРТ ни копейки, ОРТ тоже не может считаться государственной телесетью. Строго говоря, нельзя считать его и общественным телевидением, ибо оно тоже живет за счет рекламы.

Мечтая избавиться от партийно-государственного контроля, люди, видимо, полагали, что после этого контроля либо не будет вовсе, либо он станет каким-то другим – гораздо более приемлемым, объективным, способствующим повышению качества передач. Однако сегодня только ленивый не ругает телевидение, хотя, казалось бы, это то самое телевидение, о котором все мечтали.

Обнаружилось, что оно совсем не свободно, что оно контролируется, и контролируется весьма жестко совершенно определенными интересами.

Этот другой контроль, основанный на существовании разных политических и финансовых интересов, и определяет то состояние телевидения, в котором оно сегодня пребывает.

Помню, выступая в одном весьма уважаемом интеллектуальном клубе, я высказал соображение, что коммерческое телевидение есть бизнес. Мои слова вызвали резкий протест со стороны присутствовавших, которые доказывали, что телевидение – это инструмент воздействия на общественное мнение, орудие просвещения, воспитания вкуса и прочая, и прочая. Между тем телевидение всего лишь продает товар и старается торговать именно таким товаром, который будут покупать, то есть делать именно такие передачи, какие будет смотреть публика. Коль скоро ТВ зависит от рекламы, а стоимость рекламной минуты определяется рейтингом передачи, в которую она включена, то любое коммерческое телевидение, хотим мы этого или нет, подстраивается под «самого широкого» зрителя.

Возмущаться здесь бессмысленно, как бессмысленно взывать к совести тех, кто управляет телевидением, потому что на самом деле управляют им очень простые подсчеты: сколько затрачено – сколько заработано.

Разумеется, если в стране очень высок интеллектуально-образовательный уровень населения, если значительная часть зрителей обладает широким культурным и политическим кругозором, имеет вкус к высокому искусству, в такой стране облик телевидения будет иной. Если товар высокого качества можно продать – почему бы нет?

Происходящее сегодня на нашем телевидении свидетельствует о том, что наша публика пока не слишком требовательна. Рейтинги показывают, что, как только в эфир ставится передача, требующая соучастия, совместного обдумывания, затраты внутренних сил, количество зрителей падает, тем более если на соседнем канале в это время идет бразильский сериал. Факт печальный, но факт.

Вот здесь-то и требуется «руководящая роль государства», ибо противостоять этому можно с помощью повышения культурного и образовательного уровня населения, о чем государство пока не слишком печется. Человек, получивший соответствующее образование и воспитание, органически не может смотреть бразильский сериал – ему это скучно и неинтересно, у него другие культурные ориентиры. У нас большинство зрителей готово потреблять то, что предлагается. Я вспоминаю «бессмертную формулу» поп-звезды Богдана Титомира, который в ответ на вопрос, не совестно ли ему кормить слушателей такой пошлостью, сказал: «Так ведь пипл хавает!» Кстати, намного раньше замечательный композитор Арно Бабаджанян, талантливейший человек, автор прекрасных симфонических и камерных произведений, переключившийся на советскую попсу, сказал приблизительно то же, когда его спросили, как он может писать подобную пошлость: «Чем пошлее, тем башлее».

Этот закон верен для любой коммерции, в том числе и телевизионной. Вместо того чтобы сотрясать воздух, возмущаясь и негодуя, надо понять, во-первых, что нет свободного и неконтролируемого ТВ и, во-вторых, что контроль со стороны частного капитала ненамного лучше, чем партийно-государственный, разве что разнообразия побольше. Закон верен для всех. За одним исключением.

Общественное телевидение все-таки существует. Существует оно в Англии. Это Би-би-си. За счет чего же живет Би-би-си? За счет двух вещей: отчасти это бюджетные деньги, но главным образом – абонементная плата, которую в Англии обязан вносить владелец каждого телевизора. Эта абонементная плата целиком и полностью идет на содержание Би-би-си, благодаря чему Би-би-си не зависит от рекламы и рекламодателей. Несмотря на то что все это в сущности бюджетные деньги, в хартии Би-би-си записано, что государство не имеет никакого права вмешиваться в содержание передач. В общественный же совет Би-би-си входят только люди, не имеющие отношения ни к банкам, ни к рекламе, ни к государственным учреждениям. Контроль получается действительно общественным. Такова придуманная и воплощенная англичанами – честь им и хвала! – редкая, чтобы не сказать уникальная, и точно работающая модель. Чтобы оценить ее преимущества, необходим определенный уровень общественного сознания и политической культуры, которого нет ни в Америке, ни у нас.

Когда-нибудь, надеюсь, мы придем к пониманию того, что телевидение существует для зрителей. Как, извините, химчистка для клиентов. Если в ближайшей химчистке будут плохо чистить, я пойду в другую. Но пока, увы, у нас и чистят всюду почти одинаково, и передачи на всех каналах почти равноценны.

Попытки принять законы, регламентирующие деятельность телевидения, – пустое. Иное дело, что необходимы кодексы телекомпаний, устанавливающие этические принципы вещания, чтобы руководитель Российского телевидения не мог вести свою программу по своему каналу (если все же очень хочется, не надо быть руководителем) или чтобы владелец акций телекомпании не выходил в эфир со своей передачей, ибо это противоречит этике телебизнеса. В других странах существуют общественные советы телекомпаний, в которые входят представители общественности, не имеющие отношения к телебизнесу (в Америке таких советов немного, но в Европе они очень распространены, и в Англии тоже). Только они имеют право вмешиваться, когда происходит явное нарушение профессиональной этики. Приведу пример того, как работает механизм соблюдения этических норм на телевидении даже в такой стране, как США, которая не является, с моей точки зрения, высокоэтичной страной.

Очень популярная ведущая Кони Чанг, суперзвезда Си-би-эс, однажды, года два тому назад, брала интервью у матери спикера палаты представителей США, который – и это знали все – терпеть не мог Билла Клинтона, но еще хуже относился к его жене. В конце беседы Кони спросила: «Скажите, что ваш сын говорит о Хилари Клинтон?» Женщина ответила: «Мне неудобно это повторять». Тогда Кони Чанг, доверительно склонившись к этой неискушенной женщине, предложила: «А вы шепните мне на ухо», и та шепнула: «Он ее называет сукой». Передача шла в записи, и Кони Чанг выдала этот ответ в эфир. За что ее уволили, не посмотрев на то, что она звезда первой величины. Заметьте, уволили не за то, что в эфир прошло оскорбительное для жены президента слово, а за то, что Кони обманула собеседницу.

Я не могу себе представить, чтобы у нас ведущего уволили за подобный поступок. Отсутствие этических критериев очень затрудняет нашу работу. Это, впрочем, неудивительно, поскольку общество наше вообще аморально, и наивно полагать, что высокие моральные критерии вдруг возникнут именно на телевидении.

У нас, увы, нет четкого государственного понимания того, каков механизм действия телевидения, и это вполне устраивает тех, кто им управляет. Меня как президента Академии российского телевидения это тревожит больше всего, ибо ТВ – инструмент, который, подобно любому инструменту, может быть использован как на пользу, так и во вред. И в последнем случае расплата неминуема. Но если безответственный хозяин прачечной представляет опасность лишь для одежды клиентов, то за ошибки, совершаемые теми, у кого в руках такое мощное орудие, как ТВ, расплачиваться придется всему обществу».

...Да, быть личностью на телеэкране – это не только неповторимая индивидуальность, талант, мудрость, профессионализм, обаяние... (перечень необходимых качеств каждый пусть продолжит сам, равно как и перечень других, подлинно «звездных» фамилий), но и чудовищная ответственность перед МИЛЛИОНАМИ ЛЮДЕЙ.

Но, как стали замечать многие «телеведы», сегодня, когда возможности видео с каждым годом все больше расширяются, «говорящий человек» (не путать с «говорящей головой») неуклонно утрачивает свои позиции, вольно или невольно прячась за «бегущие обои» (то бишь мелькающий видеоряд). Эфир предполагает все меньше и меньше времени для неторопливого разговора, хотя кое-кто еще может нарисовать целый мир (притом размерами, не уступающими действительному), пользуясь только словами.

Поскольку разговор со зрителем «тет-а-тет» требует предельной концентрации всех способностей и возможностей, а подчас оказывается нецелесообразным для воплощения авторской идеи, автор использует «героев», либо дополняя их словами свои рассуждения (в том случае, если освещается тема), либо концентрируя на них внимание (если речь идет о людях). «Продуктом» такого симбиоза становятся цикловые или единичные очерки, иногда документальные фильмы. Автор из «эксперта» становится «скульптором» и «исследователем», моделируя и выстраивая программу из живого материала, он «оперирует не самой реальностью, а ее изображением, в которое вносит свой смысл вплоть до создания образа». «Документальный герой, если не бояться быть последовательным до конца, не что иное, как средство авторского самовыражения» – так говорит о документальных программах С. Муратов («Диалог. Телевизионное общение в кадре и за кадром»).

Не потому ли у телевизионной аудитории сказалась, я думаю, накопившаяся потребность хоть как-то компенсировать разрыв между повседневным опытом и абсолютно виртуальным образом действительности, который изо дня в день транслируют СМИ? Мы словно оказались в некоей шизофренической ситуации, когда «карта», которой люди руководствуются в своем путешествии по жизни, никак не может соответствовать реальному ландшафту. Вот почему любой намек на осмысленную, сколько-нибудь узнаваемую картину происходящего воспринимается с энтузиазмом и благодарностью.

Процесс осознания, не говоря уже о реализации всего потенциала такого феномена массовой культурной коммуникации, как телевидение, еще продолжается, и потому, переадресуя ТВ слова искусствоведа Б. Балаша о кино («Искусство кино», 1945), нам выпала «историческая беспримерная возможность – наблюдать законы развития искусства буквально с момента его зарождения... мы впервые... в состоянии наблюдать генезис новой художественной формы и учитывать в точности все обстоятельства ее происхождения и развития».

Свойства телевидения «можно перечислять страницами: натуральность – условность, интрига – ассоциативность, примат слова – примат изображения, злободневность – музейность... теория телевидения окажется состоящей из ряда концепций, каждая из которых великолепно аргументирована ссылками на «природу телевидения» и прекрасно согласуется с практикой, но в корне противоречит какой-то другой теории, столь же логично аргументированной и практически обоснованной» (В. Вильчек. Искусство в телевизионной программе, 1978).

Развитие техники вносило постоянные изменения, казалось бы, в уже найденный и определенный язык телевидения.

Исчезли ограничения, налагаемые малыми размерами экрана, существенно улучшилось качество передачи и приема сигнала. Благодаря совершенствованию съемочной техники, появилась возможность активнее использовать свет.

Кроме того, с появлением видеомагнитной записи и электронного монтажа, с появлением цветного телевидения, диапазон выразительных средств телевидения почти сравнялся с кинематографическим.

Сравнялся? Что ж, этот спор начался не сегодня и даже не вчера.

Еще в 1950 году Рене Клер, мастер французского кино, писал: «Если между театром и кино есть глубокая разница, то ее нет, на мой взгляд, между кино и телевидением... из того, что нам до сего дня показывали по телевизору, нет ничего, чего нельзя было бы показать на киноэкране». И это было еще тогда, когда телевидение работало только в «прямом эфире», т.е. не было ни возможности записи, ни монтажа программ...

Тогда, на заре телевидения, едва ли не первым вопросом, вызвавшим бурные дискуссии в среде теоретиков и практиков, стал вопрос о «телевизионном искусстве». Телевидение – «одиннадцатая муза» или «малоэкранное кино»? Но было и единодушие в понимании искусства:

«Искусство – это опредмеченная в его произведениях человеческая душа, это личностный смысл, вынесенный «наружу» (Театральная энциклопедия. М., 1963).

О кино как искусстве лучше всех сказал Сергей Эйзенштейн:

Только кино за основу своей эстетики и драматургии может взять не статику человеческого тела, не динамику его действия и поступков, но бесконечно более широкий диапазон отражения в ней всего многообразия хода движения и смены чувств и мыслей человека.

Кинозрители полностью отключены от остального мира на время киносеанса и образуют микромир, подверженный общему эмоциональному «заражению», что никак не присуще телезрителям.

Телевидение вынуждено заинтересовывать, убеждать каждого зрителя в отдельности (или малую группу). Телеискусство для каждого, а не для всех! Оно – одно из средств массовой информации, стоящее в том же ряду, что пресса, радио, документальное кино. Но, с другой стороны, телевидение, несомненно – вид искусства, такой же, как театр, художественный кинематограф, музыка, архитектура, живопись, литература...

Значит, отличается? И в первую очередь – зримой оперативной информацией? (Правда, замечу в скобках, наведя «тень на ясный день», словами самого Ролана Быкова: «Впервые взявшись за документальное кино, я выяснил, что нет ничего более лживого, чем документ. И никакое документальное кино нельзя смотреть без коллегии адвокатов. Поэтому в качестве документа я использую художественные произведения. Для меня документ довоенной жизни – картина «Большой вальс», а не письмо Черчилля Рузвельту или Сталина Черчиллю. Думаю, что историческая картина от имени художника наиболее правомерна».)

И, не останавливаясь, продолжу...

В 1960 году во время беспорядков в Нью-Орлеане мэр города обратился к представителям телевидения с просьбой воздержаться в течение трех дней от передач «с поля боя». Он полагал, что люди выходят на улицы главным образом для того, чтобы появиться на экране телевизора.

1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | 11 | 12 | 13 | 14 | 15 | 16 | 17 | 18