1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | 11 | 12 | 13 | 14 | 15 | 16 | 17 | 18

Не какова жизнь, а сколько жизни! Большие числа – мы обращаемся к миллионам людей, во всяком случае, телевидение. Поэтому вопрос стоит сейчас перед человечеством: сколько жизни. Ее становится и будет становиться все меньше и меньше. Я не о статистике.

– Поясните, пожалуйста.

– А что пояснять. Убивают людей, применяют оружие массового уничтожения, голодает тьма. Поэтому вопрос не стоит – как, а сколько. И очень важно, когда мы обращаемся при помощи телевидения, учитывать гигантскую аудиторию. Как все переоценивается, когда речь идет о миллионах человек. Надо много думать, как и что показывать. Это огромная проблема, и не безобидная.

– Что раздражает особенно?

– Все меня раздражает, что не про нашу жизнь, не про старую, не про сегодняшнюю, не про Россию. Все, что так или иначе в человеке чувство ответственности, любви притупляет или уничтожает. Ведь эти чувства нужны людям. Зачем? Ведь не для красоты! Для того чтобы выжить как огромному коллективу. Хоть мы и не заглядываем вперед – только китайцы меряют свою историю веками и дела оценивают с позиции «через сто лет», – а ведь надо обдумывать именно с этих позиций. Неизбежно люди будут становиться хуже, безнравственнее, безответственнее, безлюбовнее. И речь пойдет уже о выживании. Это не шутки и не болтовня – человек должен быть хорошим, должен соблюдать Христовы заповеди и т.д. Только очень храбрый человек теперь решается стать хорошим, подписаться под тем, что трезвое человечество почитает за смешную и устаревшую абстракцию. Правила нам не просто так сказаны, а чтобы человек становился красивее, идеальнее. Они все для дела, и я не перестаю об этом говорить и понимаю это очень грубо, и понимать это НАДО очень грубо и проникнуться грубой сутью этого дела. Это же правила жизни, несоблюдение которых грозит невыживанием. Вот вам и весь серьезный разговор, и больше ничего.

Всем тем, кто профессионально ответственен за человека, пора не болтать чепуху, а понимать свое НАЗНАЧЕНИЕ, для чего они существуют, для чего каждый кадр, который идет с телевизионного экрана, для чего он выпускается, ведь не для того же только, чтобы авторам дать заработки.

Сейчас в нашей жизни столь острый, переломный, трудный момент, что надо особенно думать, надо всеми силами поворачивать людей к добру, к ясности, к самосознанию, к пониманию смысла их жизни, что они такое и как им жить. Я там, в недрах телевидения, неоднократно говорил и сейчас повторю, что я бы вообще передал телевидение и средства массовой информации в ведение Министерства по чрезвычайным ситуациям, потому что речь идет о спасении людей. Иначе, по нынешним меркам, будет человек человеку волк, а не брат, будет заниматься своими проблемами, сможет решить их, то есть достигнуть своего личного добра, а его нельзя достигнуть не за счет другого человека, это невозможно – механика простая. Хочешь, чтобы тебе было тепло, – стяни одеяло с другого на себя. Иного пути нет.

В тот день, когда был объявлен некий новый свет и новый путь нашего государства, еще даже до того, как оно распалось, для меня уже это было неприемлемо и для моих учителей, Гоголя, например, у которых я учился жизни, а не только искусству. Для меня эта идеология рыночная враждебна, мгновенно становятся рыночными и психология, и нравственность – основополагающие элементы человеческой природы. Это все античеловечно, так как основано на невероятном индивидуализме и злодействе, о чем тут вообще говорить – люди гибнут за металл, гибли, гибнут и будут гибнуть.

Ему вторит Ролан Быков, вспоминая ТО (и мое тоже) время:

«И все-таки это было время, когда деньги не были критерием человеческой значимости. Талант – да, доброта – да, трудолюбие, красота – да, но не деньги! Хотя это было, конечно, советское рабство. Но – доброе рабство. А сейчас – пока – тоже рабство. Но злое, недоброе».

Рынок перевел культуру в сферу обслуживания?

Но великий Пушкин не конкурент пицце-хат или стриптизу!.. И тем не менее я, режиссер художественного (игрового, постановочного) телевидения, по счастью (или наоборот?) оказавшись в 60-летнем возрасте без прежнего своего ленинградского – «Петербургского пятого канала» (третьего в стране по своей аудитории), спешу согласиться с Р. Быковым словами своего знаменитого земляка Даниила Гранина:

«ТВ стало сегодня ареной ожесточенной экономической борьбы, и когда запахло большими деньгами, нас с этой арены выпихнули. Интеллигентность, которой славился некогда питерский канал, перестала быть ходовым товаром, а неумение драться за свои позиции – это тоже нынче черта провинциала» («Общая газета»,  2, 2000).

А для следующего, почти исповедального, монолога вынужден призвать на помощь (исключительно для смелости, иначе духу не хватило бы) литератора Андрея Яхонтова:

Иногда мои ровесники представляются мне воинами панически бегущей, рассеянной неприятелем армией... Возможно, это не верное, придуманное сравнение, возможно, представители моего поколения окопались, устроились в жизни не так плохо. Но даже в глазах самых благополучных мне чудятся неуверенность и страх.

В общем, если рассуждать отвлеченно, абстрактно, так сказать, с точки зрения вечности, нам повезло. Еще бы! Пожить на стыке, на переломе эпох и веков, застать тоталитарное, подминавшее все и вся общество, – и вдруг в мгновение ока переместиться в мир беспредельной свободы, хлебнуть полной мерой завихрений бесцензурной печати, увидеть настоящую, а не декоративную политическую борьбу, утолить жажду странствий... От такого обрушившегося на голову шквала событий и передряг, от сумасшедшей этой вольницы – и впрямь можно обалдеть и тронуться умом...

Для кого же тогда эта наступившая райская эпоха? Может быть, для тех, кто в новых условиях родился, сформировался, вырос? Впитал, усвоил новые законы если не с молоком матери, то по крайней мере – с младых ногтей? Возможно. Для тех же, кто начинал игру в первом тайме при одних правилах, продолжать ее по другим – крайне сложно, то и дело приходится вспоминать: какой пункт и параграф каким заменили, какие дополнительные поправки внесли. На это уходит масса времени, переучиваться вообще сложней, чем учиться набело, утрачиваешь инициативу, ощущаешь себя копушей, а то и просто лохом, которого обставляют на четыре кулака – как воду пьют. Были одни заповеди, теперь – другие. Ты-то думал, этого нельзя, а это уже давно можно. Ты полагал, это можно, а этого совсем нельзя. Ради собственного блага – не надо этого делать. Стремительно меняются условия – не поспеть, не доглядеть.

И уж совсем неожиданным пониманием «нашей ситуации» звучит «отсчет утопленников» («Новая газета», 1999) журналиста, поэта, телеведущего Дмитрия Быкова:

Когда художнику непрерывно создают ситуацию, в которой он ради своего выживания обязан отращивать клыки и приучаться к каннибализму, – художник самоустраняется. Посмотрите на количество людей, вытесненных нашим временем на обочину существования, людей замкнувшихся, отошедших от дел и потерявших интерес ко всему, – и вы увидите, что не астенический синдром поразил их, и не усталость, и не высокомерие, а обычная неспособность переломить свою природу.

Чем играть в такие игры – лучше впадать в спячку.

Наше время – время выхода из игры, когда участие слова позорно, а неучастие почетно. Когда профессионализм, талант и сострадание становятся главными условиями проигрыша...

Вот так вот!.. Очень уж сурово!.. Даже с перебором!..

И легче не становится даже тогда, когда об этом обо всем, как о всеобщей некоей закономерности, говорит такой великий мыслитель, как Александр Солженицын:

По всему земному шару катится волна плоской, пошлой нивелировки культур, традиций, национальностей, характеров...

Да что это я бросился в воспевание былых достижений прошедших лет, невольно уподобляясь героям известных афоризмов.

То ли:

«Старики потому так любят давать хорошие советы, что уже неспособны подавать дурные примеры» (Ф. Ларошфуко),

то ли и того пуще:

«Как быстро юность пролетела,

Что дух уже сильнее тела» (Валентин Берестов).

И получается как у питерского журналиста Дмитрия Циликина, чьи сказочные воспоминания высказаны словами, которые хотел бы, да из ложного «приличия» не позволил бы себе произнести сам:

О времени голубых фонтанов и красных роз. Разговоры типа «тогда мы в космос летали» – это, извините, полная фигня. Хотя бы потому, что мы и сейчас туда летаем. Одушевляться тем, что ты жил в стране, которая всем могла показать кузькину мать и, было дело, показывала – ей-богу, форма шизофрении. На самом деле тут эвфемизм, фигура речи, внешнее приличное обозначение другого – попросту это время, когда мы были молоды, краски ярче, вода мокрее, все бабы были мои, а платье сшила из крепдешина (или кримплена), который подруга Люба достала по блату, и оно сидело здорово, на меня все мужики заглядывались, а теперь что ни купишь – все равно талии нет, а я тогда литр могла выпить запросто, и весело, а сейчас стакан – и такая тоска, и печень потом ноет...

Не лучше ли попробовать поучиться достоинству старости у Александра Сергеевича:

Младенца ль милого ласкаю,

1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | 11 | 12 | 13 | 14 | 15 | 16 | 17 | 18