1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | 11 | 12 | 13 | 14 | 15 | 16

Другие исследователи сужают понятие, рассматривая его как взаимодействие, основанное исключительно на синтезе телевизионных и компьютерных технологий. Таким образом, остается неясным, как же называть все остальные передачи, рассчитывающие на ответную реакцию зрителей.

Споры о том, какие формы передач называть интерактивными, носят поверхностный и сиюминутный характер. С самого начала своего становления телевидение подразумевало именно активную включенность зрителей в коммуникативный процесс, в коммуникативную игру. Ведь оно выступало в роли своеобразного «проводника» в реальный мир. Зритель испытывал иллюзию непосредственного контакта с диктором или журналистом – ведь именно визуальное предъявление партнера по диалогу не оставляло сомнений в подлинности этого общения (таков феномен визуального опыта). Компьютерные технологии лишь позволили зрителю дать выход копившейся в нем энергии взаимодействия. Если раньше эта энергия проявлялась в формах «отложенной коммуникации» (письма в редакции), то теперь временной разрыв между сообщением и ответом на него уменьшился. Следовательно, сократилось и расстояние между зрителем и модератором. Усилилась манипулятивная зависимость аудитории от ее телевизионных оракулов.

То, что ответный импульс от зрителя к телевизионным коммуникаторам ждет своей реализации, чувствовалось уже давно. Хрестоматийным стал пример с одной из первых советских развлекательных передач «Вечер веселых вопросов», о которой даже было принято специальное постановление Секретариата ЦК КПСС от 29 сентября 1957 года «О передаче “ВВВ”». В эфире полностью были показаны лишь две программы, но и они стали настоящей сенсацией для своего времени. Обычные люди в студии, откуда велась передача, попадали в целый каскад непредсказуемых ситуаций и превращались в действующих лиц. Разыгрывались самые разнообразные конкурсы – от поиска обладателя второй половинки пригласительного билета до воспитательных и познавательных конкурсов – литературных, музыкальных, спортивных. На одном из таких конкурсов ведущий Н. Богословский забыл назвать одно из условий. В итоге задание оказалось чересчур легким – нужно было прийти в зал МГУ в валенках, полушубке, шапке-ушанке и с самоваром в руках. Первый приехавший объявлялся победителем. Ведущий забыл одно условие – надо было иметь с собой экземпляр «Комсомольской правды» за 1 января (дело было летом). В результате толпа одетых по-зимнему людей буквально атаковала зал МГУ, пришлось вызывать милицию, и это обстоятельство, рожденное простым недоразумением, стало поводом для закрытия передачи.

Дело в том, что в 50-е годы процесс телевизионной трансляции подразумевал импровизационность поведения участников съемки. Это, в свою очередь, означало особую роль случайного, приближенность к событию, простоту изобразительных средств, повествовательный монтаж, деликатное, незаметное поведение оператора – фиксатора происходящих событий. Но импровизационность означала и большую свободу зрителей, спонтанность их реакций на случайные и непредсказуемые повороты телевизионных сюжетов. Сотворчество зрителей и телевизионщиков происходило на почве увлеченного, заинтересованного освоения действительности, на «вневизуальном» уровне.

Следует сказать, что одной из важных проблем современного общества становится одиночество. Человеческое общение как взаимодействие людей, ориентированное на установление взаимоотношений, на взаимное познание и обмен информацией, сегодня предельно редуцировано. Стереотипы общества потребления рисуют человеческую открытость, доброжелательность как «слабость», «аутсайдерство». Современные формы интерактивности могут позволить зрителю повлиять на выбор программ, тематику фильмов, т.е. на формы внеличностного телевизионного материала. А вот волеизъявление диктора или журналиста за счет интерактивных импульсов со стороны зрителей остается на совести телевизионных модераторов: никто не в состоянии заставить их отказаться от собственной точки зрения, перевоплотиться, изменить облик или журналистское амплуа.

Таким образом, эволюция телевизионного воздействия, использующего потребность в ответной реакции со стороны зрителя, двигалась от эмоционально-творческих, универсально-массовых форм таких интеракций к сугубо техническим, подразумевающим иллюзию все более личностного, субъективного, интимного ответа. Впрочем, это действительно лишь иллюзия, поскольку возникает новая форма субъективности – «публичная субъективность», выведенная вовне, превращающаяся в предмет всеобщего обсуждения. Таковы, например, SMS-чаты на музыкальных каналах, выступающие как дополнительные стимулы привлечения долгосрочного внимания аудитории к конкретной программе.

Кроме того, интерактивные формы воздействия на аудиторию приносят журналистам и создателям программ вполне ощутимые дивиденды, повышая манипулятивную и пропагандистскую эффективность информационного воздействия. Характерным тому примером может служить практика нижегородской частной телекомпании «Волга», которая в ежедневном эфире обращается с различными вопросами к своим зрителям якобы с целью выяснить общественное мнение по той или иной актуальной проблеме. Предлагаемые ответы на эти вопросы, да и сами вопросы порой не выдерживают никакой критики, к тому же используемая форма интерактива не дает представлений инициаторам этих акций о качественном составе аудитории (пол, возраст, социальная принадлежность и т.д.).

Например, «невинные» вопросы о виновниках реальных бед, притом немалых: «Кто виноват в распространении гепатита?», «Кого Вы вините в повышении тарифов?», «Кто виноват в соляном дефиците?», «Кто виноват в проблемах с инсулином», «Кто виноват в том, что чиновники берут взятки?» – задаются будто бы в связи с актуальными событиями, но ответы на них вовсе не отражают «народное мнение», а лишь негласно выносят обвинение, заранее предопределенное.

Скрытая политическая пропаганда слышна в вопросах: «Кто лучше во главе области?» или «Кто для Вас лучше во главе Белоруссии?».

На вопрос «Кому в морозы жить хорошо?» предлагается ответить: «городским жителям», «сельским жителям», «обитателям Кремля», «никому», т.е. запрограммированные несерьезные ответы отражают интенциональную незаинтересованность инициаторов опроса выяснить действительное положение дел. Пожалуй, реальная польза для телекомпании от этих опросов состоит в том, что они демонстрируют степень интереса аудитории к обсуждаемым проблемам (т.е. позволяют корректировать программное поведение журналистов), а кроме того, усиливают определенные, соответствующие политике телеканала реакции и установки аудитории. Зато зрители, звонящие по предлагаемым телефонам, свято верят в то, что их активность способствует установлению «истины», пытаются своим звонком утвердить ту или иную точку зрения, не понимая, что на самом деле это никому не нужно! Речь, стало быть, идет не о взаимодействии, а о прежнем, однонаправленном, монологическом воздействии на потребителей информации.

Фрустрация и разочарование являются неизбежной реакцией на такое потребительское отношение средств информации к своей аудитории. Одиночество становится нормой, и выхода из этого состояния современному человеку средства массовой коммуникации предложить не могут.

Взаимодействие аудитории и коммуникаторов порождает обширное поле смыслов, которые сопровождают различные эпохи. Эти смыслы не возникают в тиши останкинских студий, они – результат совместной работы аудитории и коммуникаторов. Производители телепрограмм и их зрители – это единое целое, и поэтому бессмысленно выдвигать претензии к нерадивым или малокультурным журналистам, равно как и обвинять аудиторию в низковкусии и маргинальности. Манипулятивная заданность, прямолинейность телевизионного воздействия на аудиторию связана преимущественно с телевизионным языком, с принципами визуального, «плоскостного» освоения реальности. Фактически же телевидение – плоть от плоти своей аудитории в любой период времени.

В этом контексте весьма красноречивым выглядит сравнение сегодняшних юмористических программ и тех, которые были созданы больше 20 лет назад. Передача «Вокруг смеха», к счастью, частично осталась в архивах, и отрывки из нее транслируются до сих пор. Вел ее известный, талантливый литературный пародист Александр Иванов, человек, обладавший тонким вкусом и чувством меры. Эти качества позволяли ему приглашать в студию действительно интересных юмористов и сатириков. Особенное внимание передача получала за счет сквозившего в некоторых юмористических выступлениях острого сатирического и даже политического подтекста. «Качество юмора» было таким, что с Ивановым охотно сотрудничали создатели 16-й, юмористической полосы «Литературной газеты», благодаря которым пополнялась рубрика «Нарочно не придумаешь». Она состояла из подлинных заявлений, объявлений, часто настолько абсурдных и смешных, что эти материалы вызывали настоящий восторг у аудитории.

«Кривое зеркало» с Е. Петросяном, «Аншлаг» с Р. Дубовицкой, конечно, ни в какое сравнение ни по интеллектуальному, ни по культурному, ни даже по нравственному уровню с этой давней программой «Вокруг смеха» не идут. Разные интересы, разные мотивы. Комедийность и многомерные напластования смешного сменились двухмерными, примитивными комиксами, гримасами и кричащей, неприкрытой пошлостью. Раньше улыбались, обмениваясь символами культуры и образования, сегодня хохочут над собственными физиологическими отправлениями. Показательна в этом смысле попытка создания «альтернативной» юмористической передачи на телеканале «ТНТ» – «Камеди клаб» (своеобразный маркетинговый ход – коммерческая реакция на возникшую «нишу» на «рынке смешного»). Ее жанр был определен как Standup-comedy, как «протест против всего официального и скучного». Однако кроме матерщины и ограниченного круга тем, связанных с однополой любовью, ненавязчивой популяризацией наркотиков и все той же грубой физиологией здесь не найти ничего «бунтарского».

Возникает новый тип социокультурной общности: униженный зритель, отвечающий готовностью смотреть на глумливую пошлость, и телевизионный «интеллектуал», знающий, «чего по-настощему хочет» его аудитория. Происходит удивительная подмена: реальный мир, который раньше исследовался через человека, через грани его характера, его души, сегодня сводится к примитивным потребностям аудитории. Их уже не надо исследовать – им просто необходимо потакать. В результате коммуникация начинает вращаться вокруг самой себя, потому что обращается к аудитории, ею же подготовленной и отобранной: ведь ты же знаешь, на что идешь – «Аншлаг» с пошловатой начинкой или «Камеди клаб» с юмором нередко на гране сквернословия.

История телевидения может быть разделена на две диаметрально противоположные по своему содержанию и неравные по длительности эпохи: время, когда телевизор смотрела аудитория, знавшая о реальности не только через ее изображение на экране, и эпоха, породившая поколения медиа-интерпретаторов. Как пишет американский исследователь, дети 50-х, 60-х и 70-х годов были «добровольными участниками великого социального эксперимента», в котором мир, демонстрировавшийся через телевизор, выглядел «как реальность, к которой следует стремиться». Тратя почти всю свою энергию на попытки соответствовать медиапрезентациям, «эти малыши, в конце концов, установили, что простейший способ изменить мир – это изменить телевизионную картинку». И теперь самые изощренные телевизионные программы, которые изобретательно и целенаправленно воздействуют на людей, «придумывают, пишут и производят люди, которые сами являются продуктом эпохи медиа»[35].

Благодаря визуальному эффекту реальность принимает те формы, которые не противоречат навязанным представлениям. Пример – с избиением американскими полицейскими чернокожего преступника, Родни Кинга, которое было снято на любительскую камеру. Через несколько часов картинка воспроизводится на миллионах телеэкранов. Через несколько дней – это тема для дневного ток-шоу. Через несколько недель дело об избиении рассматривается судом в постановочном сериале «Закон Лос-Анджелеса». Через несколько месяцев появляется телефильм, к концу года – новая видеоигра, книжка комиксов и набор игральных карт.

Тридцатисекундное любительское видео становится основой для широкомасштабных беспорядков, которые, в свою очередь, подхлестываются новыми ток-шоу, звонками слушателей, новыми судебными инсценировками, рассчитанными на трансляцию по телевидению.

Существует целая постмодернистская теория, касающаяся механизмов воспроизводства медиальной реальности, замешанной прежде всего на телевизионной информации, – «меметика». Темы и идеи, обсуждаемые масс медиа, сравниваются с «вирусами» (их в этом контексте называют «мемами»), которые паразитируют на общественном интересе, любознательности и порождают сами себя. «Вместо того, чтобы путешествовать по органической кровеносной системе, – пишет Дуглас Рашкофф, – медиавирусы циркулируют в сетях медиапространства. “Протеиновой оболочкой” медиавируса может быть событие, изобретение, технология, система идей, музыкальная фраза, визуальный образ, научная теория, сексуальный скандал, стиль одежды или даже поп-знаменитость – главное, чтобы она, оболочка, привлекала наше внимание. Эти "медиавирусные" оболочки ищут любые способные принять их щели и лазейки поп-культуры и прилепляются в любом месте, где их смогут заметить»[36].

Аудитория словно становится частью студии, «обоями», фоном для картинки, послушно принимая те формы, которые соответствуют коммуникативным задачам программы. Особенно это заметно на примере телевизионных каналов и их поп-эталона – MTV. Этот телеканал производит не нарративный, т.е. не повествовательный, а эстетический мир, состоящий из последовательных образов, их непрекращающегося потока. Бессюжетность становится языком, который хорошо понятен молодой аудитории, с энтузиазмом принимающей тотальное отрицание реальности, вернее, традиционных, нарративных способов ее освоения и презентации. Этот новый метод потребления визуальной информации, метод погружения в нее. Ведь видеоклипы создаются как зафиксированные на пленку сновидения, в которых логика не только не нужна, но и враждебна их строю. Не случайно у канала очень экстравагантные отношения со временем: один из первых промо-роликов провозглашал, что MTV работает «двадцать четыре часа каждый день… так что вы сможете жить вечно»[37].

Реальность, вторгающаяся в эфирную сетку MTV, выступает или как заведомо враждебная основному потоку визуальных эмоций, либо как нарочито рекламная, безапелляционно-пропагандистская информация (стиль жизни звезд, превращение старых автомобилей, на которых ездят подростки, в яркие рекламные объекты для производителей красок, автокосметики и аксессуаров – «тачка на прокачку»). В первом случае даже сами названия передач говорят за себя («12 злобных зрителей»), однако классическим примером служат «скетчи» знаменитых Бывиса и Баттхеда. Эти два мультипликационных персонажа первоначально задумывались как комедийные вкрапления в музыкальный поток, как пародия на тупых фанатов хэви мэталл, живущих в американской глубинке. Они взрывают лягушек петардами, используют кошек в качестве бейсбольных мячей. Довольно быстро они стали «самоценными» героями. Их маниакальное хихиканье недавно огрубевшими голосами – основная форма их коммуникации; они демонстрируют пресыщенность образами видеоклипов. Например, клип «Эроусмит» сопровождает такая закадровая критика. Вокалист группы показан абсолютно голым, ловко прикрывающим пикантные места. «Эй, а где его пенис?» – спрашивает Баттхед. «Он у него в руке», – хихикает Бывис. После чего они хихикают оба, и Бывис добавляет: «Там же, где и всегда».

Такой юмор становится «универсальной» разменной монетой, важно лишь подготовить к нему аудиторию. Постепенно «шоу» было изгнано из дневного эфира во многом из-за обвинений полиции в том, что дети начинают слепо копировать проделки нарисованных тинейджеров, устраивая пожары и стрельбу.

Социальные сдвиги, связанные с изменениями в психологии телевизионной аудитории, носят настолько глубокий характер, что становятся предметом пристального внимания со стороны государства. Например, в Германии федеральное правительство в 1987 году назначило специальную комиссию по насилию, которая, подхватив теоретические положения известно социолога А. Бандуры[38], выделила особенную роль средств массовой информации в процессе возникновения преступности, особенно той, что замешана на агрессии и насилии. Некоторые работы комиссии представляют интерес не только для Германии, но и для современного российского общества.

«При возникновении преступности с элементами насилия возрастающее значение […] приобретают средства массовой информации. Они все активнее начинают играть роль, которая раньше вменялась в обязанность школам, церквям и семьям, имевшим влияние на ценности, целевые установки и стили отношений в обществе […]»

«За счет своего информационного натиска и ориентации на сенсационность средства массовой информации могут способствовать возникновению скорее отрицательной картины мира […]. Выделение социальных катастроф, катастроф в окружающей среде, политических и экономических скандалов ведет у чувствительных людей и молодежи к появлению “настроений последнего срока”».

Таким образом, подчеркивается мировоззренческое воздействие современных СМИ. Прежде всего это касается детей и молодежи, т.е. той части общества, которая не обладает устойчивыми, сложившимися социальными и морально-этическими нормами и установками. Кроме того, молодая аудитория уже в скором времени будет определять этический и нравственный климат общества.

Электронные масс-медиа не только превращают образцы девиантного поведения в социальные стереотипы. Показанные по общедоступным каналам сцены насилия и даже убийств превращаются из табуизированных, морально запрещенных тем в «крайние проявления нормы». Например, во время чеченской войны по центральным каналам были показаны архивы боевиков со средневековыми казнями пленных. Журналисты, «комментировавшие» эти кадры, призывали нервных зрителей не смотреть, тем самым лишь усиливая ажиотаж. Преступлением был даже не сам показ этих зверств, от которых начали погибать и зрители (писатель Лев Разгон получил сердечный приступ и умер). Еще страшнее было то, что обществу была сделана «инъекция жестокости».

Современное «общество спектакля» словно призывает к насилию: так, по мнению психологов, распространенным мотивом девиантного, агрессивного поведения служит возможность сделаться героем репортажей, получить моральное оправдание через пристальное внимание к своему поступку различных телевизионных групп: «Появление сообщений о насилии может иметь обратный эффект и усиливать реальное насилие; особенно это заметно при политически мотивированном насилии. В этом контексте медиальная презентация насилия может пониматься как мотивация для насильственного поведения»[39].

Возникает вполне уместный вопрос: обеспечивают ли современные масс-медиа подлинную свободу личности? Не ведет ли «медиатизация» сознания к его угнетению? Является ли зависимость реципиента от современных форм визуальной коммуникации слагаемым его свободного личностного развития? Приведенные оценки, а также многие другие отечественные и зарубежные исследования все более и более безоговорочно утверждают: нет.

В этом парадоксе состоит вызов времени: общество не может быть свободным, если не будет иметь разветвленной, многоаспектной, независимой системы средств массовой информации, в том числе и новейших, электронных. С другой стороны, личность, подверженная воздействию средств массовой информации, утрачивает социальные связи, «атомизируется», превращается в мишень для манипулятивного воздействия. Согласно «теории пушки» Шрама и Робертса (bullet theory), тот, кто подставляет себя под удар масс-медиа, непременно будет ими сражен, поскольку попадает под обстрел коммуникативными стимулами, имеющими разный «калибр» и «мощность». А так как этот замкнутый круг особенно отчетливо проявляется в сфере воспитания, образования и педагогики, то возникает необходимость в изобретении инструмента противодействия кризису, выхода из него, защиты личности.

Одним из таких инструментов может служить медиапедагогика.

Медиапедагогика являет собой прикладную область знания, научную дисциплину, возникшую на стыке интересов общества и средств массовой информации. Одна из главных ее задач – возможно более полное обеспечение интересов общественности при получении ею информации из современных масс-медиа. Исходя из этого, медиапедагогика включает в себя элементы таких дисциплин, как психология, информатика, журналистика, паблик рилейшнз, педагогика, социология, лингвистика. В Западной Европе, например, в Германии, обладающей одной из наиболее развитых структур современных СМИ, медиапедагогика является стратегическим направлением социальной политики как на федеральном, так и на земельном уровне, областью пристального внимания и интересов многочисленных общественных организаций, составляющих основу гражданского общества.

Стержневая идея, на которой основывается медиапедагогическая деятельность таких структур, заключается как раз в том, что современное информационное общество, с его постоянно усиливающимся потоком информации, с практически безграничной властью масс-медиа, начинает нести в себе угрозу свободному развитию как отдельной личности, так и различных социальных групп, общества в целом. И поскольку политика СМИ государством практически не регулируется (в лучшем случае существуют общественные императивы-пожелания «вести себя более ответственно»), общество само должно вырабатывать принципы, позволяющие ему избегать информационного насилия и агрессии.

В России эта проблема особенно актуальна, поскольку не существует ни правовых, ни внутрикорпоративных, ни, тем более, этических ограничений на агрессивную информацию, на «крупный план» страданий и несчастья. Коллективистские традиции лишь усиливают негативный эффект телевизионного воздействия, поскольку образцы поведения мгновенно становятся достоянием широких социальных слоев.

Следует особо подчеркнуть, что медиапедагогика не является инструментом подавления свободы слова, «обвинительной трибуной» в отношении телевидения. Она призвана формировать среди различных социальных групп так называемую «медиакомпетентность»: навыки и возможности личности и социума выбирать релевантную им информацию, превращаться из пассивных потребителей «информационной жвачки» в активных и заинтересованных партнеров по диалогу с масс-медиа.

1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | 11 | 12 | 13 | 14 | 15 | 16