1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | 11 | 12 | 13 | 14 | 15 | 16 | 17 | 18 | 19 | 20 | 21 | 22 | 23 | 24 | 25 | 26 | 27

Боже мой, что это было за жилище! Тут и повернуться было негде. Все завалено обрезками дерева, фанеры, каких-то трубок, щепок, бумаг с разными рисунками, расчетами – помойка, да и только. В гости к Чилину пришли какие-то лохматые молодые люди, которые на меня не обращали никакого внимания.

Наконец Павел пригласил нас в спальню, где тоже пахло смолой, краской и где на столе стояло, на коротеньких ножках, что-то похожее на сундук. Это и был его первый орган. Все замерли, когда из этого сундука потекли приятные звуки. Павел нажимал на педали, переключал два регистра, и мы поняли – эта штука все-таки играет. Лохматые парни стали Павла поздравлять и желать еще больших успехов, я, признаться, помалкивала. Я ведь слышала другие органы в филармонии, капелле. Репортаж, разумеется, никакой не получился. Не об этом же сундуке рассказать радиослушателям и дать им послушать эту глуховатую муру.

Года через три, на моем столе в редакции я увидела приглашение на выставку, где будет демонстрироваться орган Павла Чилина. Оказывается, этот изобретатель что-то там сделал стоящее, если приглашал в солидный Выставочный зал на Литейном посмотреть его «кухонный комбайн». Почему-то мне таким виделся его орган.

Народу на выставке набралось довольно много, и пришли даже со своими камерами телевизионщики. Сначала я посмотрела рисунки, которые объясняли, из чего состоит этот инструмент на четыре регистра и что обычно идет на его постройку. Клавиши сделаны из граба, березы. Трубы – традиционные – из хвойных, кленовых или дубовых пород, а также годится обычная елка и сосна. Но нужно было так подгадать, чтобы эти деревяшки сделали звук органа мягким, теплым, чтобы звучали высокие ноты и низкие. Вот над этим-то очень долго и трудился Павел.

Когда собравшиеся рассмотрели этот деревянный инструмент (он был довольно большой, весил примерно полтонны), к нему подошла молоденькая стройная женщина, села на стул и заиграла, кажется, произведение французского композитора, потом что-то старинное, вроде духовной музыки – инструмент звучал прекрасно, словно и создан был для таких именно мелодий. Зал аплодировал. Просили еще что-нибудь исполнить. Екатерина Леонтьева, так звали органистку, сыграла какой-то русский романс.

Тогда мне не удалось поговорить с Павлом. Его обступили музыканты, операторы телевидения, стрекотали камеры. Он был под цвет своему яркому, красному галстуку, который сбился в сторону, и я почему-то подумала, что Павел совсем неухожен, а где же его жена?

Встретились мы с ним еще спустя несколько лет. С женой он развелся, переехал в поселок Ульяновку, что довольно близко от Петербурга. Здесь построил большую мастерскую, где и мастерит свои органы. Его шестой инструмент (Павел ведет им счет) купила Германия для города Трендельбурга. Десять его органов стоят в Петербурге: в музыкальной школе-десятилетке при консерватории; в районных музыкальных школах; их приобрели студенты, мечтающие посвятить себя этому прекрасному виду искусства. Несколько инструментов отправлены в Нижний Новгород. На них исполняют и старинную и современную музыку. Концерты пользуются успехом.

Но Павел Чилин все совершенствует и разнообразит свои органы. Так, например, недавно отправил в Германию десять так называемых органов-портативов. Их можно держать в руке – они понадобились немецким музыкантам для ансамблей старинной готической музыки.

Один из его больших органов на девять регистров стоял еще недавно в Гатчинском дворце. Но упросили Чилина руководители Петербургского хорового училища имени Глинки передать им этот инструмент. Что ж делать, передал! Пусть ребята учатся, поют под его чарующие звуки.

Планов у Чилина громадье. Сейчас он заканчивает работу над сороковым органом. И мечтает довести его до 16 регистров! А это уже немало, если учесть, что инструмент, который стоит в Академической капелле, имеет всего 54 регистра. Кто знает, все может быть. Павел еще очень молод, полон сил и амбиций. Кто знает, может, он и перешагнет эти шестнадцать.

В Петербургском концертном зале на Фонтанке каждое первое и второе воскресенье месяца можно прийти и послушать, как исполняет произведения Баха, Рамо, Куперена, Франка и других композиторов органистка Екатерина Леонтьева. Она работает с Павлом Чилиным более десяти лет. Это она первая давала оценку тому или иному инструменту, который он создал, в который вдохнул свою душу, буйство своей фантазии, властность своих замыслов.

Однажды я спросила Павла Чилина: «Как рождаются его замыслы?»

Он не сразу ответил, потом подумал и сказал: «Оригинальное и новое рождается само собой. Это не моя мысль. Так, кажется, произнес когда-то один великий композитор».

в начало

КАК Я БРАТАЛАСЬ С ФИДЕЛЕМ

Я лечу на Кубу. Какое счастье, 21 день отпуска впечатлений и удовольствий! Ноябрь 1985 г. У нас холодно и слякотно, а здесь, в Гаване, тропики. И этим все сказано. Ну, что Гавана? Красивый, суматошный город, который обставился памятниками, как квартира нового русского. Дома старой колониальной Гаваны небольшие, очень нарядные, с балконами, колоннами, лепным декором. Просто пышные голубые и розовые кремовые торты. Массивные здания из камня-ракушечника кажутся построенными в средневековье, а на самом деле в начале двадцатого века. И всюду много-много мрамора. Здесь на острове его несть числа. И даже маленькие захудалые строения украшены мраморными лесенками – узкими и крутыми. Всюду портреты Фиделя Кастро. Он в ораторском экстазе, он проницательно вглядывается в толпу, он улыбающийся, он в гневе. Кубинцы называют его просто Фидель. В это имя вложено уважение, и титулы тут не нужны. Он просто человек. Нам, туристам советского времени, вкладывают в голову, что Фидель – сама справедливость. Он хочет все разделить поровну – достаток, медицину, жилища, образование, отдых и все такое прочее. Мы верим. Лозунг отца Свободы – «Будущее должно принадлежать людям науки». Мне этот лозунг очень нравится. Мой сын – ученый, профессор. Пусть умные головы преображают государство!

Итак, потекли прекрасные дни моего путешествия по острову Свободы. У меня в голове все время звучала строка из стихотворения Николаса Гильена: «В далеком Антильском заливе, Карибским зовут его также, качается Куба на карте – зеленая, длинная ящерица с глазами, как влажные камни».

Мы гуляем по бульвару Прадо, по его гранитным тротуарам бродим по узким улочкам. Из подворотен на нас смотрят черненькие полуголые ребятишки, а в окнах видим будничную, скудную кубинскую жизнь. Справедливость, только справедливость! Вот, например, не хватает пионерских лагерей для школьников, поэтому каждая школа вместе с детьми и учителями на 15 дней уезжает к морю, потом едет другая. Все школьники в костюмчиках определенного цвета, в зависимости от того, в каком они классе учатся. В стране большая сеть училищ, университетов. Нам, туристам, все это здорово втемяшивали в голову. Нас возят по всяким институтам, плантациям туда, где выращивают ананасы или апельсины. Мы нагружаемся сочными плодами, мы довольны и счастливы!

Удивило и обычное кладбище в Гаване, где похоронят человека всего за 40 песо – это четыре бутылки водки по-нашему. А если есть фамильный склеп – хороните туда, его замуруют – и через два года хороните следующего. Природа постарается – останутся одни кости, их можно вытащить и положить в мраморный ящик, стоящий над надгробием. Это красивое кладбище, над которым вознеслись прекрасные, печальные ангелы, устремившие очи к небу и молитвенно сложившие ручки.

Были мы в зоопарке. Зверям в вольерах, на свободе, хорошо! Мы долго стояли около обезьян, удивлялись, хохотали. У нас в Колтушах десятилетиями чему-то учат двух-трех индивидов, а здесь они все сами умеют. Выпрашивают сладости, хитрят, сердятся, если не дают, топают ногами и делают страшные рожи. А лапы не хватает, берут палочку и подвигают к себе предмет.

Перевезли нас самолетом на другой край острова в Дайкири. Живем в бунгало, весьма комфортном. Здесь все наше: холодильники, приемники, телевизоры, одеяла. Без перерыва слушаем чудесные кубинские мелодии. Вот мимо нашего бунгало проехал маленький курносый трактор с вагончиком, который повез желающих на море. Некоторые, и я в том числе, уже сгорели под зимним кубинским солнцем. Вообще, здесь температура воздуха указана так: «летом – 26–28 градусов, зимой 25–26». И никаких там других сообщений.

Вчера познакомилась с городом Сантьяго-де-Куба. Город совершенно не интересный, но мы таращим глаза на все снимки – ведь здесь произошла революция в казарме Монкада. Все, что нам рассказывает гид Хавьер, требует пояснения. Понятно только одно – революция на Кубе – дело темное. Здесь главный лозунг – «Честь – против денег». Фидель Кастро знал, что нужно сказать народу.

Мы в Варадеро! Это, говорят, самый лучший курорт мира! И как же красив этот курорт! Вилла «Кариба», где нас, четверых, поселили в шикарном номере, тоже прекрасна. И мы все время восклицаем: «Как хорошо, ах, как мы устроились!» Вилла на самом берегу моря. Пальмы, золотой, ласковый песок, морской прибой. У нас огромные апартаменты. Сидим на балконе; темнеет, море дышит, в баре звучит музыка, мы пьем ананасовый ликер. Болтаем о всякой чепухе, острим. Ох, как хорошо! Отдыхаем лениво под шум Карибского моря. Купаться здесь, на этом золотом пляже, невозможно – волны захлестывают. Просто качаемся на них, плещемся. Все вечера нас таскают по всяким барам. Посетили мы и знаменитую «Тропикану», где около тысячи стройных белых, шоколадных, черненьких девушек, почти полуголых, но с такими сногсшибательными головными уборами, два часа кряду танцевали для нас всякое такое, чему и слова-то не подберешь.

Нас ожидали еще бары, экскурсии, вилла Хемингуэя, крокодиловый питомник, индийская деревня, фестиваль песен певиц из разных стран, но... в 9 утра приказано из дома никому не выходить, на нас надвигается ураган, у которого уже есть название «Кэт». Он движется со скоростью 150 километров в час. Так что же будет? Уже сейчас наша вилла ходит ходуном. Вылетают стекла, кругом вода, пытаемся ее выплеснуть из комнат – ничего не получается. Море просто взбесилось, подошло к самому краю нашего дома. Электричество погасло все белье мокрое. Грохот страшенный! Вот оно, стихийное бедствие за наши кровные денежки. А ветер усиливается, пальмы на берегу, почти железобетонные, угрожающе раскачиваются, и все куда-то несется в серой, мутной пелене. Ветер усиливается и, говорят, что такого стихийного бедствия не было с 1933 г.

Утром море успокоилось, прибой был, как провинившийся, даже краешек солнца выглянул. Пошли смотреть, что же натворил этот тайфун «Кэт». А все-таки разгильдяи кубинцы: могло бы быть меньше ущерба, если бы все было лучше закреплено, заделано, построено. Они мастера танцевать. Ведь везде только и танцевали: обед подавали – пританцовывали, постели перестилали – тоже танцевали. Они, видимо, ждут, что все как-то само собой устроится, кто-нибудь будет на них работать.

Я пригласила нашего гида Хавьера прогуляться по Варадеро. Шли, разговаривали, ахали, когда видели снесенные кровли домов, упавшие деревья, валяющиеся кокосы. И незаметно подошли к какому-то красивому парку. Он был открыт, и мы зашли в этот парк. Вдалеке я увидела на дорожке высокого человека в какой-то странной военной форме, в такой же кепочке и с бородкой, как у Фиделя. А нам, между прочим, говорили, что именно он летал над островом на вертолете, все осмотрел и вот теперь прогуливается на президентской даче. Тут я, как оглашенная, бросилась навстречу этому человеку с криком «Вива Фидель! Вива Куба!». Мой гид – бедный Хавьер – хотел меня удержать, но я была в порыве благодарных чувств, каких – я не совсем осознавала. И потому, что закончился ураган, и потому, что Фидель Кастро все хотел по справедливости, и за его главный лозунг «Будущее должно принадлежать людям науки». Хоть я и не принадлежала к этой области знаний, но ведь как-никак мой сын в этой науке кое-что смыслил. Я эти слова выкрикнула и остановилась, как вкопанная. Хавьер остался позади и, кажется, даже скрылся, но я смотрела на своего Фиделя с восторгом. Он потрепал меня по плечу и сказал: «Салют!» И пошел не спеша от меня обратно по дорожке.

– Ты с ума сошла! Вот дура-то! – встретил меня Хавьер. Потом он долго не мог успокоиться. Вдруг нас задержат при выходе из этого парка, ты-то что – советская, а я кубинец! Из парка мы благополучно вышли, там, правда, стояли двое, но не обратили на нас особого внимания. У меня дрожали поджилки, вот уж неуемная натура! Везде-то я лезу, все мне нужно больше увидеть, чем другим, проклятая журналистская особенность!

Мы подходили к нашей вилле «Кариба», и тут меня осенило:

– А, знаешь Хавьер, это был вовсе не Фидель Кастро, а, скорее всего, его двойник, или просто актер, который снимается в новом фильме. Хавьер повеселел, но предупредил меня:

– О том, что ты это видела, никому не говори! Но когда мы вернулись в Ленинград, я все же хвасталась, как браталась с Фиделем.

в начало

ДО, РЕ, МИ...

Однажды на концерте Павла Егорова, выступления которого я стараюсь не пропускать, я заметила, что он закончил первое отделение очень недовольным, даже раскланиваться не пожелал, а быстро ушел за кулисы. И тогда появился седой, довольно пожилой человек, который начал настраивать рояль. Это был известный настройщик, я это знала, Юстас Пронцкеттис. В большом зале Филармонии он испокон веков. Он работал неторопливо, без суеты нажимал на клавиши, специальным ключом подтягивал струны, проверял звук по камертону. Перерыв даже немного затянулся.

А что, подумалось мне, в городе есть и другие настройщики, о которых никто не знает. А ведь профессия эта очень редкая. Эти мастера возвращают инструментам звук, заложенный его создателем. И отправилась я на завод «Аккорд», где реставрируют и настраивают рояли, аккордеоны, гитары, цитры и даже балалайки.

Мне, репортеру, было чем поживиться, хотелось узнать о судьбе очень интересного мастера. Рабочие в один голос закричали: «Познакомьтесь с Владимиром Петровичем Григорьевым. Мы все его ученики! Он просто самый лучший мастер».

Владимир Петрович застеснялся.

1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | 11 | 12 | 13 | 14 | 15 | 16 | 17 | 18 | 19 | 20 | 21 | 22 | 23 | 24 | 25 | 26 | 27