Лысенко А.В. Голос изгнания. РАЗДЕЛ ПЕРВЫЙ газеты россии газет

Традиции эмигрантской прессы на русском языке в Германии начали формироваться примерно через год после революции 1917 г. в России. К тому времени германская «русская колония» насчитывала 100 тыс. человек, а к началу 1920 г., по данным газеты «Время» , количество русских эмигрантов в Германии удвоилось. Постоянно увеличивавшийся поток приезжих (кстати, далеко не только из России: за январь 1920 г., по данным газеты «Голос России», из 108954 приехавших в Берлин было только 885 россиян, а, к примеру, голландцев – 1466) проходил прежде всего через столицу Германии. Официальная статистика 1919 г. дает сопоставимые данные о темпах притока эмигрантов из России в германскую столицу (за март 1919 г. –107666 человек, из них русских беженцев – 703). Многие оставались там на продолжительное время. Быстро формирующееся общество российских эмигрантов, как известно, было изначально объединено не только территориальным происхождением, но и открытым идеологическим неприятием происходящего на их родине. Поэтому ни у кого не вызывало сомнений, что в Берлине постепенно сформируется самая крупная в Германии и в известном смысле монолитная колония выходцев из России. Так и произошло.

Темы, связанные с Россией, в те годы не сходили с первых страниц всех европейских газет, начиная от «Берлинер Тагеблатт» и кончая «Таймс». Революции в Баварии, Венгрии были для многих весьма убедительными предвестниками мировой революции. О московских вождях писались очерки и рассказы. Особенно это удавалось «Таймс». Статьи из нее многократно тиражировались другими газетами.

Молодая русская пресса в Германии в этом смысле занимала второстепенное положение. Она не имела ни надежных источников информации, ни – поначалу – испытанных кадров, ни тем более высокого авторитета по сравнению с другими изданиями. Тем не менее потребность в газетах на русском языке у эмигрантов была велика. И дело тут не только в том, что берлинские россияне в большинстве случаев владели немецким и английским языками не настолько, чтобы легко читать иностранные газеты. Языковой барьер едва ли был главной причиной оторванности основной массы эмигрантов от исконной европейской прессы.

Выходцам из России по понятным причинам требовался особый, собственный взгляд на происходящее на родине. К тому же, через год после приезда в Германию эмигрантам в условиях отсутствия необходимой информации было весьма трудно ориентироваться в политической жизни Советской России. Иностранные же газеты, как правило, писали исходя из иных, важных для Запада, представлений о России. Это в полной мере не устраивало новых многочисленных гостей Берлина. У тех, кто располагал достаточными средствами и имел влияние на информационном рынке, не могло не появиться желания создать газету на русском языке.

Иностранные наблюдатели, да и сама эмиграция, свое возможное политическое воздействие на Россию (ее нельзя путать с Советской Россией) оценивали очень высоко. «Кто привлечет на свою сторону русских эмигрантов, тот будет владеть будущим России»[1], – так писали немецкие газеты. Со временем в германских кругах все меньше верили в этот лозунг, потом он и вовсе исчез. Поэтому сегодня нам трудно себе представить, насколько оживленно велась борьба за информационное влияние на русскоязычную часть берлинских жителей. Борьба началась сразу же, как стало ясно, что русская эмиграция будет существовать еще относительно долго. Это прояснилось к середине 1918 г., а в начале 1919 г. на информационном рынке Германии с месячным отставанием друг от друга появились две первые, как они обе себя называли, газеты для русских эмигрантов в Берлине - «Время» и «Голос России».

Их первенство можно было бы оспорить. Еще с 1915 по1917 гг. в Берлине выходила газета «Русский вестник», а в 1918 г. - газета социал-демократической ориентации «Русский социалист». Однако в плане традиций их едва ли можно считать предтечей основной массы будущей эмигрантской прессы. Четко обозначенные пропагандистские цели, вынесенные, тем более, в название, явно контрастировали с берлинскими русскоязычными газетами послереволюционных лет. Неидеологичность новых газет была их принципиальным признаком. Перефразируя известный тезис экзистенциализма, о первых берлинских русскоязычных газетах можно сказать, что их существование предшествовало сущности. Потребовались месяцы, которые в той динамичной жизни шли за годы, чтобы газеты обрели четкий окрас, открыто признали ясные политические ориентиры.

Впрочем, в 1922 г. в Берлин из Ревеля переезжает журнал с характерным для дореволюционных лет названием: «Революционная Россия»[2] – центральный орган социалистов-революционеров. Но и это издание, претендующее скорее на роль научно-популярного вестника для заведомо небольшого круга читателей, нельзя считать исключением из общего правила. В первом же абзаце первой статьи читаем:

«Возобновляя издание партийного органа за границей, мы берем для него старое имя – Революционная Россия. В этом есть доля своеобразного политического символизма. Ибо вновь, как прежде, революционная Россия загнана в подполье. Вновь, как прежде, места для издания партийных социалистических органов приходится искать вне досягаемости, за границей, «за пределами досягаемости». Вновь, как прежде, революционная Россия у себя дома преследуется и распинается»[3].

Сохранением названия журнал, как видим, стремился указать на схожесть условий, в которых он очутился спустя годы. Но на страницах издания не могло быть и речи о полной преемственности задач, методов пропаганды в новой послевоенной обстановке. Тем более, ничто подобное не было возможно в 1919–20-х гг.

Типичными подзаголовками под логотипом эмигрантской газеты 1919 г. были: «Независимый орган для сближения народов», «Беспартийная русская газета». Типичным обвинением одной газеты в адрес другой можно назвать причастность к большевизму или к какой-нибудь крупной финансовой, идеологической, а также религиозной группировке. Газета «Время», например, упрекала «Голос России» в связях с Советской Россией. Чуть позднее появившаяся газета «Призыв» инкриминировала «Голосу России» пропаганду иудейства, разрушение православных обычаев в эмигрантском обществе и т.д.

Игнорировать подобные упреки оказалось делом почти невозможным, тем более что русские газеты в большей или меньшей степени действительно давали для них поводы. На очередные обвинения следовали немедленные раздраженные ответы, переходящие в наступление. Уже с самых первых номеров начались мягкие перебранки, нередко раскрывавшие перед иностранной публикой весьма нелицеприятные аспекты отношений. Это не было характерно для немецкоязычных германских газет. Возможно, поэтому «перебранки» обращали на себя особое внимание немецких журналистов. Появившиеся в начале 1920 г. журналы «Русь», «Жизнь», «Русский эмигрант» и т.д. в большинстве случаев поддерживались теми же финансовыми источниками, что и газеты[4]. Поэтому специфика их отношений напоминала отношения газет.

Суть первого публичного спора русских газет была весьма типична. Она состояла отнюдь не в разногласиях относительно видения будущего России. Просто мало известный в русских кругах г-н Гольдберг в «Голосе России» подписал договор с князем Шаховским, а кн. Шаховской - с г-ном Колышко[5]. Договоры касались финансовых вливаний в издание «Голоса России». Кн. Шаховской и г-н Колышко были отстранены от газеты почти немедленно, как только необходимые деньги оказались в кассе газеты. Чуть раньше г-н Колышко на той же почве попытался обмануть кн. Шаховского, или наоборот: по версии газеты «Время», конкурента «Голоса России», Шаховской хотел обмануть Колышко. В любом случае после выхода шестого номера три компаньона газеты разошлись лютыми врагами. Существование газеты на этом не прекратилось. Г-н Гольдберг оказался во главе редакции. Кн. Шаховской и г-н Колышко, не получив своих денег назад, были вынуждены отстраниться от дальнейшего участия в подготовке газеты. Появился повод для почти бытовой «полемики».

«Голос России», воздерживаясь от слишком резких собственных комментариев, публиковал злые и неоправданно затянутые письма на протяжении еще четырех номеров. О скандале узнали, кажется, все берлинские читатели. Судя по разрозненным сообщениям «Времени», уход сотрудников получил большую огласку, чем мог предположить редактор. Газеты, с одной стороны, были переполнены самыми искренними идеями о лучшем будущем России, с другой – концентрировались на житейских проблемах собственного информационного обустройства в Берлине. И это в какой-то мере закономерно.

В феврале 1919 г., когда создавались первые газеты, берлинский мир был и в самом деле тесен. В те времена ходил анекдот о немце, повесившемся в германской столице от тоски по родине: так много там было россиян и выходцев из других стран. Но приблизительно сорок тысяч проживавших в Берлине российских эмигрантов все равно не сравнить с полуторастами миллионами населения России. Разойтись по далеким друг от друга изданиям возможности не было, В одной газете тогда могли сотрудничать люди различных ориентации. Однако проблемы «сожительства» на малом информационном пространстве решались из-за этого не только болезненнее, но и быстрее, чем это могло быть на родной земле. Потребовался всего лишь год, чтобы русские журналисты в Берлине пришли к выводу о необходимости создать собственную профессиональную журналистскую организацию. За этот год количество газет заметно увеличилось, проблемы на их страницах стали весомее. Только в инициативную группу вошли представители 5 новых газет. Понадобилось еще полгода, чтобы увидеть в берлинском Союзе действенного «посредника между литераторами и издателями в случае возникновения между ними каких-либо конфликтов»[6]. Сведений об этом, не слишком важном для читателей, событии сохранилось в доступных сегодня средствах информации очень мало. Самое главное для нас все же известно доподлинно. Первый этический конфликт в газетах не случаен. Проблема издателя и редактора (т.е. внутренняя финансовая проблема) была в те годы одной из важных для формировавшегося журналистского сообщества.

В газетах почти восьмидесятилетней давности встречаются материалы на темы, готовые, кажется, для публикации в современных изданиях. «Время», например, пишет о новейших подробностях убийства царской семьи. Согласно этой версии, труп Николая II вовсе не был закопан в одной из шахт, как об этом было принято думать и в те годы, а был «сожжен в крематории в Кремле»[7].

И. Гессен вспоминал о чувстве неудобства перед немцами за подобную ругань:

«Появление «Мира и Труда» (он формально стоял за «Голосом России». – А.Л.) привело к первому обнаружению внутренних трений в беженстве, и меня тогда несказанно огорчало, что наш домашний спор развертывается на глазах у иностранцев и неизбежно роняет авторитет эмиграции. Так дальше оно пошло все более быстрыми темпами...»[8]

Не менее половины русских газет выходило при участии крупного политизированного капитала. Сложность берлинского мира не описать одним скандалом. Разумеется, были такие столкновения подводных течений, о которых никто не был заинтересован писать. Впрочем, велика вероятность того, что первый газетный скандал олицетворял разбор отношений между несколькими группами влияния. Определенные средства газеты получали за публикацию рекламных объявлений, которые в 1919–1920 гг. в основном касались готовности ювелирных контор скупать у эмигрантов, вероятно, по невысокой цене золото, бриллианты, другие драгоценности.

Специфика становления новых газет в условиях германского рынка - лишь «бытовой» аспект прессы тех лет. Это не мешало публиковаться в этих газетах таким крупным фигурам, как Максим Горький, Саша Черный, Л.Н. Андреев, В. Сирин (В.В. Набоков)[9], А.С. Ященко, Ал. Дроздов, П.Б. Струве.

У эмигрантской жизни особенно в первые годы беженства было много сходства с дореволюционным обличьем.

Немецкий переводчик А. Лутер в одной из газетных публикаций в германской прессе обобщил, что читатель того времени ощущал при прочтении русскоязычной газеты:

«Взяв в руки одну из выходящих в Берлине русских газет и просмотрев страницы объявлений, невольно подумаешь, что читаешь московское или петербургское издание «старых добрых времен»: объявления о театральных постановках, концертах, кабаре. Многочисленные рестораны рекламируют достопочтенной публике национальные блюда: блины, кулебяку, неизбежную водку и сопутствующую ей закуску, русские врачи, адвокаты сообщают о часах приема... И лишь приглядевшись к адресам этих людей, понимаешь, что находишься в Берлине, а не в Петербурге»[10].

1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | 11 | 12 | 13 | 14 | 15 | 16 | 17 | 18 | 19 | 20 | 21 | 22 | 23 | 24 | 25 | 26 | 27 | 28 | 29 | 30 | 31

Евгений