1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | 11 | 12 | 13 | 14 | 15 | 16 | 17 | 18 | 19 | 20 | 21 | 22 | 23 | 24 | 25 | 26 | 27 | 28 | 29 | 30 | 31

Разумеется, никто не был готов к радикальной переоценке своей позиции. Однако «Руль», формально декларировавший до сих пор беспартийную позицию, но издававшийся при активном участии таких известных кадетов, как И.В. Гессен, В.Д. Набоков, уже не возражал активно, когда газету называли органом берлинских кадетов. А «Голос России» лишь мягко реагировал на приставку «эсеровский орган» к своему названию в других изданиях.

Раньше всех понимание потребности в четкой редакционной позиции продемонстрировали, как ни странно, большевики. Первая газета, появившаяся в Берлине и заявившая о больших амбициях в новых для эмиграции моральных условиях, называлась «Новый мир». Она четко объявила о своих симпатиях большевистскому режиму. Газета обращала на себя внимание уже видом первых строк: они были написаны по новой орфографии. Даже те, кто признавали преимущества нововведений в грамматике русского языка, публично убеждали других, что эти новшества готовились вовсе не большевиками и не имеют к ним никакого отношения, не брались писать по-новому в газетах. Писать так было актом политическим, своего рода знаком перехода к большевикам. Разумеется, новые правила письма не могли быть сразу приняты оторванными от страны эмигрантами. По тому, насколько педантично следовали журналисты газет новым правилам, можно было судить (иногда с иронией, а иногда – нет) о степени лояльности к советской власти. Например, корреспондент «Руля» Петр Кожевников, рецензируя несколько номеров американских русскоязычных газет, отмечал:

«Правда, газеты только большевизанствуют (курсив мой – А.Л.). Удвоенная ими орфография не большевистская, а лишь без твердого знака. По нынешним временам упразднение твердого знака означает только душевное сочувствие большевизму, упразднение же буквы «ять»[34] – это уже он самый»[35].

Пояснения под колонтитулом о политической принадлежности газеты, соблюдающей новую орфографию, по тем временам – тавтология. Поэтому «Новый мир», ничуть не смягчая своих позиций (отвергая, конечно, материальную причастность к большевикам), ограничился на этот счет общей фразой: «Ежедневная политическая, литературная и экономическая газета».

Уже на первой странице в программном материале под названием «От редакции» новая газета в резкой форме противопоставила себя всем остальным зарубежным изданиям:

«3а пределами Советской России выходит множество русских газет, Кое в чем они между собою рознятся. Иногда они между собою жестоко полемизируют. Но в одном они сходятся: в ненависти к Советской России. Ненависть господствует в редакциях этих газет безраздельно; она ослепляет тех, которые в них пишут; она заставляет их систематически искажать то, что теперь в России происходит, она превращает их в клеветников России.[...]

«В теперешней России строится совершенно новая жизнь, создаются учреждения, которых совершенно не знала до сих пор история. Нужно уметь среди этого нагромождения найти подлинно здоровое, подлинно творческое, и кому это дано, – не без менторских интонаций продолжает автор передовой статьи, – тому дана и твердая вера в великое будущее новой народной России»[36].

На появление «Нового мира», разумеется, отреагировали все. При отсутствии постоянных источников получения «коренных» советских газет, «Новый мир» воспринимался как выражение официальной точки зрения советской власти в последующие месяцы, когда доступ к советским газетам увеличился, это представление рассеялось. Но в начале 1921 г. все, что подавала газета, старались читать между строк, разгадывать непредсказуемые планы Москвы, обсуждать их на страницах периодики. В известном смысле «Новый мир» стал маленьким олицетворением российской советской власти в Берлине. Поэтому ни одно издание не считало ниже собственного достоинства замечать не всегда высокой пробы нападки, количество которых росло изо дня в день, от номера к номеру. Но главное состояло даже не в этом. «Новый мир», как и советская власть в новом положении, стал в глазах эмигрантов тем, к чему, несмотря на все неприятие, необходимо прислушаться.

«Намерения благие, – писал «Голос России», – но все зависит от того, какой тон возьмет газета в дальнейшем. Будет ли она стремиться к объективному освещению положения дел в России или займется она полемикой против всех «буржуев-демократов» и «социалистов-предателей» и призывать к мировой революции и к III Интернационалу».

Судя по тому, что во втором номере уже начаты нападки на «Волю России»[37] и на эсеров, можно предположить, что газета скорее пойдет по второму, чем по первому пути»[38].

Такого рода рассуждения в газете, претендующей на заметное место в берлинской печатной иерархии, еще летом 1920 г. были бы сочтены за недоразумение или неожиданно выявившийся дурной тон. Само стремление «Голоса России» оценить оскорбительные и уравнительные намерения «Нового мира» по конкретным делам выглядит не только доброжелательством, но и признанием зерна рациональности в критике. Газета решила, похоже, не обращать внимания на вызов в первом номере, дождаться «рабочих» нападок (приведенная цитата – ответ на второй номер «Нового мира», ответ на первый номер появился неделей позже) и избежать опасных в тот момент для чисто эмигрантской газеты концептуальных споров. Натиск сторонников большевиков поначалу смутил их оппонентов. Они не верили в открытость тактики посланцев Ленина и Троцкого и потому внимательно присматривались к новому изданию, столь смело играющему большевистскими атрибутами, и ждали коварных форм пропаганды из Москвы.

Странной тенью пробольшевистской газеты стал выпуск в одной из лондонских типографий фальшивой газеты «Правда», которая по форме от подлинника почти не отличалась. Тот номер привлек внимание прессы[39] не столько штампом лондонской типографии на полях, но странным, почти антибольшевистским содержанием. Этот факт стал предметом обсуждений «новых коварных форм» скрытой советской или какой-либо другой пропаганды. Такого рода опасения сопутствовали всему начальному периоду формирования берлинской русскоязычной прессы.

Создание «Нового мира» стало главным событием газетной жизни конца зимы 1921 г. Неудивительно желание газет предвидеть и попытаться разгадать его возможные действия. Тем более что абсолютной информационной открытости ждать ни от одной из политических группировок эмиграции не приходилось. Официальные советские газеты, предназначенные для распространения внутри России, поднимали проблемы остро, их перепечатка и в самом деле могла неадекватно восприниматься обществом Берлина:

«Нет ничего опаснее, – читаем в «Руле», в передовой статье, – чем знакомить иностранное общественное мнение с тем, что пишут «Красная Газета», «Известия», «Правда» и т.д. Поэтому ничего не остается, как для внешнего употребления создать специальные органы и, по испытанному образцу, скрыть их зависимость от большевиков (курсив мой. – А.Л.). Когда «Голос России» сообщил, что «Новый мир» издается Коппом, «Новый мир» окрысился и напомнил «Голосу России», что несколько времени назад и «Голосу России» было предъявлено обвинение в том, что он от большевиков субсидии получает»[40].

Проблема тайного сотрудничества берлинских газет с советским правительством оставалась актуальной. «Новый мир» с заявленной им тактикой, казалось, не мог удовлетворять все потребности большевиков.

«Новый мир» начал выходить с 30 января 1921 г., то есть почти за месяц до прихода П.Н. Милюкова в «Последние новости», означавшего кристаллизацию позиций «Руля», «Голоса России» и т.д. При этом большевистская газета, конечно, не была лидером в развитии эмигрантской мысли. Во-первых, потому, что появление «Нового мира» явно не было органичным для информационного конгломерата Берлина. Большевистский взгляд на Советскую Россию не мог быть востребован массами эмиграции тех лет. Весь смысл появления просоветской прессы состоял в пропаганде конкретной политической позиции. Во-вторых, объектом пропаганды стала не только эмиграция. Во всяком случае, нарком внешней торговли Красин несколько раз утверждал, что задачи популяризации советской идеологии и образа жизни в создании благоприятной обстановки по отношению к Советской России в тех крупных промышленных странах, где скопилось большое количество беженцев, необходимо для политического признания и установления дипломатических отношений:

«На вопрос, заданный Красину в Антверпене о большевистской пропаганде за границей, он ответил, что опасность большевистской пропаганды, – писал «Руль», – исчезает немедленно с подписанием торгового соглашения.[...] Большевистская пропаганда, – сказал Красин, – это единственное оружие, которым обладает слабый для борьбы с сильным противником»[41].

Цель состояла в том, чтобы западная общественность преодолела негативное отношение к России, а затем, когда признание состоится, необходимость в пропаганде отпадет. Страна будет открыта.

Если поверить, что «Новый мир» создавался для достижения и этой цели, (а поверить в это легко, тем более что «Новый мир» действительно был закрыт 5 апреля 1922 года, за одиннадцать дней до установления дипломатических отношений между Россией и Германией), то обретает силу версия, согласно которой пробольшевистские печатные издания ставили перед собой задачу влиять через читающую эмиграцию и на политические круги Германии. Настроение русских в Берлине давало властям предержащим лишнюю возможность судить о происходящем в России, не сверяя это с потоком фактов из страны Советов. Однако представление русских эмигрантов о России, как мы убедились, было искаженным. «Новый мир» ставил своей задачей в новой обстановке развенчивать перед берлинским бюргерством идеи сомневающихся оппонентов-соотечественников. Косвенно это влияло на содержание немецкоязычных газет, хотя говорить о русскоязычной прессе как об одном из главных рычагов управления германо-советскими отношениями, конечно, нельзя. И все же деятельностью русской прессы, в том числе и «Нового мира», был внесен заметный штрих в общее представление немцев о России. С точки зрения немецкого исследователя Вольфрама Ветте, в XX веке «наибольший вклад в формирование у немцев представлений о России внесли не писатели, ученые, коммерсанты и дипломаты, а политические элиты и помогавшие им административные круги. Они систематически пытались привить немецкой общественности подчеркнуто политизированные образы России»[42].

Можно спорить о степени тенденциозной агрессивности этой работы. Тут использовались все средства пропаганды, в том числе и новые для традиций германской прессы. «Новый мир» навешивал ярлыки своим оппонентам типа «белогвардейская пресса»[43], «господа учредиловцы и прочие бывшие люди»[44], «жалкие карлики»[45]. Слово«подголосок» применялось в «Новом мире» к любой газете с добавлением прилагательного от ее политического символа. Например, «Общее дело» В.Л. Бурцева – «бурцевский подголосок». Истинное название газеты уже не использовалось. Каждый сам должен понять.

В обзорах прессы – в газетах «Руль», «Голос России», «Время» – публикации из «Нового мира» занимали ведущее положение. Газета стала настолько обсуждаемой, что ее пропагандистские приемы моментально распространились и были восприняты «коренными» эмигрантскими изданиями. «Новый мир» иногда называли, например, «коп-повским подголоском», связывая его с советским торговым представителем в Берлине В. Коппом. Принять лексику означало что-то перенять и в тактике.

Таким стал главный итог деятельности газеты, созданной в крупнейшем центре рассеяния со специальными идеологическими целями в отношении эмигрантов.

Традиции иноземной пропаганды сыграли необычную роль в германском информационном мире. Ярлыки «Нового мира» отчасти были приняты, закрепились за газетами и, самое главное, вскоре стали соответствовать их содержанию. Сомнение как состояние эмигрантских политических изданий сменилось за короткое время определенностью с терминологией дореволюционной обстановки. Что такое, например, кадет в условиях беженства, при неясности задач, фактическом бездействии? Чем отличаются парижские кадеты от берлинских? Ясно на эти вопросы не мог ответить в те месяцы никто, хотя разногласии по многим принципиальным вопросам между «Последними новостями» и «Рулем» были очевидны. Но слово «кадет», само по себе знакомое, связанное в прошлом с весьма ясной и популярной позицией, легко вошло в политический обиход эмиграции. В срочном поиске новой четкой тактики для многих оказалось единственно возможным подменить по сути неопределенную позицию окраской прежних лет.

«Старые партии, - казалось со стороны немецкому историку Хансу фон Римше в книге «Россия по ту сторону ее границ», – возникшие совершенно в других условиях, продолжали существовать, хотя для этого не было никаких разумных оснований»[46].

Заработанный прежде и неизрасходованный политический капитал понадобился на этом этапе газетам и стоящим за ними людям. В этой общеполитической тенденции наблюдается примечательная схожесть с экономикой семейных бюджетов простых эмигрантов. Полосы газет, отведенных под рекламу, в 1921 г. по-прежнему пестрили объявлениями всевозможных контор о готовности выгодно купить бриллианты, золото, серебро. Привезенные из России ценности в основном обеспечивали минимальный уровень жизни русских за границей[47]. Все сферы эмигрантской жизни были связаны с тратой капиталов (духовных и материальных), привезенных из России.

Итак, на информационном лице Берлина проступила спешно наведенная и явно недолговечная в германской жизни идейная четкость. Как будто исполнился лозунг, выдвинутый не без иронии «Рулем»: «Никакой беспартийности, господа. Говорите толком: или – или». С появлением «Нового мира» в журналистику внедрились отчасти дореволюционные, отчасти советские понятия и порядки.

В случае, если политическую последовательность газеты воплощала известная всем авторитетная личность, как, например, П.Н. Милюков, то появлялась возможность заявлять саму позицию в более осторожных и округлых формулировках. П.Н. Милюков в «Последних новостях» мог себе позволить предложить читателям термин «новая тактика». Им должно было определяться новое направление газеты, хотя «новая тактика», по более позднему признанию самого Милюкова, носила «довольно неточное и случайное название»[48], а, по словам «Руля», за ней и по сути стояла весьма неопределенная позиция. Она долго олицетворяла «Последние новости» и несколько месяцев – «Голос России» в период участия в нем П.Н. Милюкова.

Известный возврат к прежней политической терминологии, чувство уязвимости собственной позиции и бессилия невольно подталкивали газеты чаще, чем раньше, концентрироваться на еще одной многолетней, почти вечной теме эмиграции: что делать в России после большевиков? Ответ в те годы определялся по известной формуле: «Скажи, как ты относишься к армии Врангеля, и я скажу, кто ты»[49].

Факты в подтверждение той или другой оценки «эвакуации Крыма»[50] становились нередко козырными картами в полемике газет начала 1921 г., когда правительство Франции несколько раз подряд ставило перед Врангелем вопрос о невозможности дальнейшей поддержки и организованной военной (пусть безоружной) силы. Эта проблема была тесно увязана и с недопустимостью пребывания остатков Добровольческой армии на территории Французской республики.

Берлинские радикалы со страниц «Руля» полагали, что армия Врангеля после падения большевиков может стать единственной стабилизирующей силой. Поэтому необходимо сделать все возможное, чтобы ее сохранить. Их оппоненты в основном со страниц «Голоса России» утверждали, что остановить у себя беспредел способен только сам русский народ, и он имеет немало внутренних возможностей организоваться и противопоставить свои интересы безвластию. Значит, места врангелевской армии в новой России быть не должно. За это «Руль» называл не без некоторого излишнего акцентирования из номера в номер «Голос России» «охотно читаемой большевиками»[51] газетой, пренебрегая собственной информацией «Голоса России» о его популярности в лагерях интернированных военнопленных. Взамен «Голос России» назвал «Руль» «охотно читаемой генералом Гофманом[52] газетой»[53].

Сложнее всех в выработке новой концепции пришлось тем изданиям, которые не имели политического прошлого в России или громкого общественного символа. В такое положение попала из существовавших на тот момент старейшая берлинская русскоязычная газета «Время». Она не выдвинула бросающейся в глаза собственной позиции, ограничилась в основном, компилятивными заимствованиями у конкурентов. Во «Времени» одновременно публиковались ведущие сотрудники «Голоса России», «Руля» и других противостоящих изданий русского зарубежья: Александр Дроздов, Федор Иванов, Баян и т.д., вероятно, другого выхода у газеты не было. Несформировавшийся политический микроклимат русского Берлина, был, кроме того, так переменчив, что принимать участие в его строительстве (а оно велось в условиях непрерывной полемики) еженедельному изданию было почти невозможно. В полемику газета вступала неохотно:

1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | 11 | 12 | 13 | 14 | 15 | 16 | 17 | 18 | 19 | 20 | 21 | 22 | 23 | 24 | 25 | 26 | 27 | 28 | 29 | 30 | 31